|
— Урбаны....
— Тьфу.
— Да как же через них?
— Запев? — в отчаянии всех на Запева потянуло.
— Рыжий прошел.
— Так то Рыжий.
— Так он один.
— Это..., как его..., пройдем..., — разговаривает Русак сегодня, а выпил и съел обычно.
— Как же это, Русачок? — ну кого завидки не возьмут. Сама Клюшка по волосам потрепала. Да что там, рядом присела, прижалась одной ножкой своей притягательной.
— А вот..., а еще... Запева послушаем... внимательно.
Если бы по уму.... Да ума нет у урбанов. Чужие они, совсем чужие. Слабые и страшные. Ну чего они, как это, понастроили, понагородили. Жара и вонь. Тоскливая вонь. Как сладкая брага. Заблудиться в Питере — а иначе как? А ведь сколько их? Не ватаги, толпы. И все куда-то.... Не, про тараканов это точно.
Дерево-то у волосовских взяли. Жарковато было. Неожиданно не получилось, но взяли, уж очень хотели. Мужичков много там оставили. Волосовские ведь и не отступили. Так и тыркали в друг друга копьями, пока другие дома разбирали. Та шпана совсем одурела, на фига гатчинским бревна понадобились. И самим особо не нужны совсем, да отдавать тоже не дело.
А вот теперь среди урбанов. Противно как-то очень. Шкуры у урбанов трут везде. Сняли, с мертвых, понятно.
Еще одну неприятность пришлось устроить, опять же не без потерь, тем более на всю ораву. И бороды с волосами и бровями опалили. А то у урбанов не растут. Больше всех женщины возмущались и Запев, хоть и с его воя порешили. Оно и понятно, без бороды задохлик совсем в рахитика превратился. Кстати, словом, о задохликах. Запев, ничтожество малое и тот среди урбанов качком смотрится. А нормальный мужик.... А Русак с Лехом....
Да не, в Питер прошли-просочились проблем не было. Взяли эти грозные палочки урбановские, хоть что делать с ними и Запев не выл. Верней, смотрел народ, как урбаны пуляются. Пробовали. Кончалось плохо, любопытных разносило. Потому чисто так взяли, для гляделок.
А потом, как это, марширанули строем нескладным. Опять же, поизучали урбанов тихенько, да и погуляли их нелепостью несколько деньков. Отбиваясь от соседских шаек. А те на безумствование гатчинских насмотрелись, да и отвяли. Чего силы тратить? Понятно, парни в шаманство впали. А кто больно много шаманит, без копья в бок и так быстрехонько загнется. Получилось чего-то, вроде как.
Вот таким, как это, крендельком в Питер и, как это, прошагали. Мимо столба здоровенного, поваленного с мужичком железным, уродливым на вершине, с крыльями обломанными.
А перед тем рабов в подсобные ватажники перевели, от оков избавили. А те не против совсем, всё равно отмороженные, свои шайки не возьмут обратно. Когда банда одна у другой живится, рабам хуже всего. Бывших своих вырезают, жизнь не такая, чтобы трусов прощать.
Да, вошли. И глазками стали хлопать. Идут куда-то толпы урбанов, спешат, будто на пьянку собрались. И какие-то грохочущие штуки проносятся. Видели похожие в темном небе. Один из насекомых двуногих грохнулся дохленьким покойничком. Тут же какая-то штуковина, как это, подъехала. Из нее четверо вышли и подмели по — быстрому.
Нет, а почему их никто не видит? Ведь тут последний ломоносовский сообразит, что чужаки пожаловали. А эти, ну неужто совсем ноль? И почему страх тогда перед ними?
Но совсем уж светится не свет. В низы уходить, куда ж еще. Тем более, из воя запевовского точно известно, питерские катакомбы с гатчинскими в сравнение не ставятся.
А оно своими гляделками и видать. Это ж надо такое насотворять! Какая там голова у урбанов. На что время трачено. Нет, чтоб поразбойничать, попить, с женщинами в разгул. А они ямищ понарыли. Правда, вроде, Великие Дохлые Предки в том же духе чудили. Но не такие урбаны, не такие. Все же они, гатчинские, да и другие шайки, образины горестные, на предков больше похожи, чем эти насекомые в человечьем обличье.
Сверху-то в Питере чистенько, хоть и дурно пахнет. А по низам, наоборот, воняет по-человечески, зато прогнившее все. Ноги всё чавк да чавк. И с потолка какой-нибудь обломочек немаленький в жижу топкую плюхнуть норовит. Обдаст, конечно, но и на том ему ногой спасибо, что не по башке дурной.
С Большой Водой здесь, в подземелье жутковатом, и познакомились. Не понадобилось до Кронштадта доходить. Идут с бревнами на плечах по темнотам, ноги по моче с грязью волочат.
И, вдруг, хлоп. Вокруг мокренькое чего-то и дышать неприятно. Вот такая она, Большая Вода. Да чего там дышать неприятно, совсем не дышится.
— Помогите, братки! Чего деется! Братки!!! — это ведь и в бою, когда тебе кишки выпускают, не дело совсем голос высокий подавать. Но тут ведь случай такой, по первому-то разу. Да, неприятная, однако, животинка, под названием вода.
Попадали-то первые, а остальные сгрудились и присматриваются внимательно, глазища в темнотище распахивая, чего это такое с их заклятыми корешами деется? Чё это они ручищами размахались? И куда сами делись?
— Чё столбами встали? Помогать браткам надо, недомерки! — что-то совсем Запев в авторитеты попер, да ладно, по делу, — Мужики, лапами за бревна хватайтесь, башку над водой держите, в воде не дышите! Да не махайте лапами-то, еще хуже будет! Спокойненько, спокойненько, плавно.А вы чё встали, остолопы? Бревна в воду толкайте, пускай хватаются, — раньше бы Запеву за недомерков, да и за прочую...
Впрочем, не козлы ведь последние, в самом деле-то. Навалились неумело, повытягивали мужичков, двоих, правда, не досчитались. Что ж, затея большая творится, приходится сокращаться помаленьку.
Воду перешли-таки кое-как, все тот же Запев навести, как это, мост, присоветовал. Пока налаживали, заметили ненароком, вода не такая уж и большая, с головой не покрывает. И как мужички, как это, утопли? Впрочем, проверять особо никому не хотелось совсем.
Оказывается, не зря Запев выл, что вода вся под землю ушла, а иной частью, как это, испарилась в небо. Насчет неба дурь, конечно, и мухоморная запевовская ересь. Однако, братки, надо этого задохлика слушать временами, чтоб самому подольше бражкой баловаться.
А дальше совсем дебри пошли, трещины, поганые своей узостью и липкими стенами. Не нравится шпане, а прет к мечте своей возвышенно нелепой.
Однако и свет какой-то начал пробиваться, дотопали к источнику для глаз полезному. Расслабились, природность жизни почуяв, и совершенно напрасно для здоровья.
Урбанов повстречали и сразу в опасном количестве, очень даже опасном.
Как устроены урбаны? Отдельный разговор для серьезных мужиков. Тут мозги поплывут, а конкретное понимание не придет, даже брагой и мухоморами. Вот есть урбан, один. Мужик? Баба? Нет, разницы никакой. Ни за что подержаться, ни достоинства. Вот такое скверное паскудство. Так ведь это только начало воя, не только запевовского, а любого горлопана. И не только гатчинской шайки, а любой ватаги, с убранами повстречавшейся.
А дальше полное неверие берет, если своими глазами не соприкоснуться и шкурой паленой не насладиться. Один урбан — то самое дерево. Идет по прямой, будет валун на дороге, не свернет, прямо в него и шандарах. Два урбана тоже не свернут. Три урбана уже кое-что, свернут, однако в яму, что, несомненно, серьезнее камешка, обязательно попадают. На четырех только неталантливые горлопаны останавливаются, на пяти тоже, повторы неинтересны, души черствой не трогают.
А у Запева сразу десятка в вое наступает. Да, Запев выть умеет, ух как... Десятка уже ничего, для боя, правда, совсем не то. Только урбаны, когда в таком количестве пожечь людей вокруг и не выходят никогда. Зато прямо рядом с Питером в таких количествах копошатся. Творят непонятное че-то, роют, пыхтят.
Если на бой, не меньше полусотни разом. Правда это тоже, опять-таки в окрестностях только. Потому что с полусотней, да и с сотней, разобраться можно ватаге сплоченной. Мужички, конечно, теряются при этом. А если урбаны тьмой? А тьма, она поболее ватаги будет. И тогда совсем кранты, только щели подземные и спасают. Совсем чего-то умными урбаны становятся, когда тьма.
Вот такое отступление по теме не вовремя.
Ватажкой из расщелины в коридор огромный на большое скопление урбанов разом и вывалились. Сперва-то ничего... Может тоже и будет, что при входе в Питер, за своих примут, насекомые?
А нет, учуяли урбаны измену. Может потому, что шкуры на гатчинских блестящие, а здесь все в белом. Есть и иные предположения, да не до них. Лучи уже в ватагу летят свирепые.
В другом бы раскладе.... Да нынче расклада не выбрать, ломанулись. Помирать, так чью-то глотку омокрив.
— Бей, робяты!
— Гатчина! Гатчина!
— Ломи мелюзгу питерскую!
— Ох, — и осел, напополам огнем ошметанный.
— Русаку помогем! Подправим! А-а-а, — не человек, а верхняя часть по полу сучится.
А тот мужичок тихо подох, головы-то нет. Шаг, шаг еще после, да и бух.
— Гуляй, шпана!
Гуляй, шпана, шикарно по — последнему. Только палочки урбановские жгутся больно и далеко. Тем-то, что поближе воспитание сразу навсегда преподнесли, а вот с затаившимися по углам и на конце другом кисло как-то.
Дикая в бою Клюшка только неуловима. Молния, красавица-стерва. Прыгает от одной вражины к другой, да и ножиком чиркает. А то и ножкой, по драке, да ещё для дохляка-урбана, смертельной, саданет.
— Умри, — вот потому ее никто и не трогает серьёзно, из-за слов таких коротких и как сказано.
Лёх с Русаком, да еще десятком мужичков крутеньких в толпу урбанов затесались, потрясения творя. Расчет прост, по своим не будут огонь пускать. Только это расчет человеческий, а не урбановский. По своим лупят, по своим. И умирают молча. Урбаны вообще не говорят. Наверно, из-за тесноты. А то такая бы болтовня стояла!
Вот так Леха и лишились. Не долго верховодил, завалили. Своих в угольки насекомые двуногие превратили и вождя недавнего заодно.
— Мужики, не дрейфь, прорвёмся!
— Девоньки, навались, поможем нашим недобиткам окаянным!